Чайка
Ему не было подвластно заметить то, как останавливается время, окруженное лишь воем ветра и перешептыванием деревьев. И ветер, и деревья же следили за ним, обсуждали его и предостерегали, но язык их был не ясен. Он смотрел на берег и на реку, но не видел их – они были лишь бесполезным фоном для истиной красоты, подобной коей не видел Он нигде и никогда. И казалось, что можно было вечно смотреть на то, как ветер развевает ее волосы, ревнуя ее к ветру. Ревнуя ее к речной воде, чуть касавшейся босых ступней и к травам, ласкавшим ее белые длани.
И вот неуверенный шаг, столь полный надежды на то, чтобы не быть обнаруженным, сколько и осознанием наивности своей надежды.
Остановился.
А ветер касался широких рукавов Ее платья, превращая легкую ткань в белые крылья, готовые унести птицу навстречу небу и солнцу. Но птица не хотела улетать, будто бы очарованная быстрым бегом реки, прохладой и свежестью. Птицу не манила свобода полета и, возможно, Она была бы готова скинуть легкое оперенье, сменив его на тяжесть чешуи.
Печаль и боль - они делали Ее еще более прекрасной и желанной. Не было желания утешать ее – улыбка и счастье не были ей к лицу. Ни говоря не слова, Он приблизился к Ней, награжденный за смелость взглядом – пустым и немым.
И над ними нависло молчание такое тяжелое, что даже лес и ветер не могли его прогнать. В глазах Ее не отражался ни страх, ни тревога. Лишь бесконечная печаль и немая мольба. Она просила пожалеть себя, а Он не хотел этого делать и продолжал молчать.
***
Скрип стульев заграждали крики и звуки всевозможных ударов: кулаком об стол, бокалом об бокал, ладонью о плечо, ногой об пол…
Десятки голосов создавали общую отвратительную какофонию, и трудно было представить, как люди способны понимать друг друга в этом хаосе из звуков.
-Поверьте же! Какой мне смысл врать? Я ее видел там, на берегу реки.
Громкое гоготание и сильный удар ногой об пол схватили за горло случайно пробившуюся фразу, а чуть позже, будто бы с великим неудовольствием, вновь отпустили ее, позволив вздохнуть и неуверенно зазвучать.
-Да-да! На берегу! На берегу видел.
-А где именно на берегу-то?
-Кажется… А… нет… Или… Не помню…
Голос, неуверенный и одураченный, утих, прекращая противиться хаосу звуков.
-Ну, вот и хватит дурить нас своими сказками… - пробилось еле слышно, и вновь все поглотил бордак.
***
А она была там – на берегу, там, куда забрести можно только случайно. Ждала? Вряд ли. И неизвестно, кто из них больше наслаждался болью и тоской.
Лишь реке, казалось, было все равно. Вода все так же неслась, а берег все так же провожал ее тоскливым взглядом. Деревья и ветер шептали, предупреждали, наказывали, но их язык оставался туманным для людей. Но они старались предостеречь, не отчаиваясь шептали, шептали… А река оставалась равнодушна ко всему…
Чайка не хотела взлетать. Она наблюдала за бегом реки, и в ее взгляде не было хищности. Сегодня вновь тоска, покой и боль, и, вместе с тем, необъятное желание. Но чего?
Чайка желала заточения…
***
-Вы можете мне не верить, но я вновь видел ее. Она, как и раньше, сидела на берегу реки, как и раньше, тосковала. Как же к лицу ей эта тоска! Кажется, что улыбка, даже легкая, способна изуродовать ее прекраснейшее лицо. Я бы все отдал за возможность вечно любоваться ей там на берегу. В ней нет недостатков, в ней все прекрасно.
-А как она выглядит?
-Прекрасно…
Кто-то усмехнулся, кто-то повертел пальцем у виска, а кто-то промолчал, но в головах у всех застыла одна и та же мысль…
***
Он подойдет к ней, он заговорит, он насладится ее тоской…
Он клялся Богу, но Богу было все равно. Клясться же себе было глупо - самому себе он верил, и клятвы были не нужны.
А тем временем приближались холода, угрожая прогнать Чайку от берега реки далеко-далеко – туда, где она века будет тосковать в одиночестве, укрытая от человеческих глаз.
Неуверенный шаг…
Молчание…
Во взгляде Чайки оставалась тоска и боль – Она смотрела на Него, пораженного и неуверенного. Молчала. Ждала…
Когда же Он подошел, Она сама прижалась к нему, пронзив его тело сотнями ледяных игл.
«Боже, какая же она холодная…»
«Я не холодная…»
«Ты ледяная… Что с тобой?»
«Ты меня любишь?»
«Да»
И тут в глазах Чайки Он прочел всю боль и тоску – все то, что не давало ей согреться.
Он видел красивую девушку, мужчину рядом с ней… Видел, как девушка тянет к мужчине белые длани, как мужчина отворачивается и уходит… Видел деву в белом одеянии и реку, быстро убегающую куда-то в даль.
Река сдавила деву в холодных объятиях. Зачем? Что бы убить? Или уберечь? Спасти от боли? Заставить мучиться вечно?
«А он не любил… - тихий голос, будто бы донесшийся издалека».
Он не успел понять, когда именно кожа Чайки начала становиться теплее … Или он начал холодеть.
Наполнившись уверенностью, Он взял Ее за руку и повел в зеленоватую воду реки. Он не знал зачем, не знал почему, но был уверен, что это необходимо. Он ступил в воду, и та показалась ему песком, раскалившимся на солнце. Шаг…еще шаг… Чайка следовала за ним. Шаг… Еще шаг… Вода обжигала ноги. Шаг…Еще шаг… Чайка прижалась к нему. Мгновение… Река поглотила обоих. Он обнимал Чайку, вместе с ней уносимый течением в неизвестность. Он прижимал Ее к себе, пока Она не стала рекой, а ее объятия не превратились в удушающие путы. И лишь когда Он ослабил свои объятия, Она ослабила свои, позволив отныне лишь сумасшедшему течению вершить судьбу возлюбленного…
***
Скрип стульев заграждали крики и звуки всевозможных ударов: кулаком об стол, бокалом об бокал, ладонью о плечо, ногой об пол…
Десятки голосов создавали общую отвратительную какофонию, и трудно было представить, как люди способны понимать друг друга в этом хаосе из звуков.
-Что-то давненько не заходил сюда наш полоумный любовник, - с усмешкой произнес какой-то старик, опустив на стол пустую кружку.
-Отправился деву искать… Ересь – все, что он говорил. За ересью погнался и сгинул насовсем…
